Любовь и красота

В одном из диалогов Джордано Бруно сказано, что душа несравненно более красива, чем красота, которая может находиться в телах». Физическая красота — это отблеск» сознания человека. Эта образная мысль, если ее не интерпретировать в духе философии Платона о мистическом мире идей, безусловно, в основе своей рациональна. Она ориентирует исследование на действительную природу эстетического отношения. Монтень говорит в «Опытах», что главным в красоте Венеры, символизирующей любовь, является «духовное начало».

Эстетизация может при наличии определенных изъянов тела переместить акцент на дух. Женщине часто нравится мужчина, который не отличается ни крепким здоровьем, ни физической силой, но обладает силой духа (умом, бесстрашием, волевыми качествами и т. п.), то есть у него доминируют свойства и качества, реализованные в социальной жизни. И, наоборот, мужчине может правиться женщина, которой недостает совершенства телесных пропорций», но которая очень нежна, отзывчива и душевна. Социальные добродетели в известной мере компенсируют природные недостатки. Но, разумеется, в любовной эстетизации эта компенсация имеет определенные границы.

Сочетая в соответствии со своими законами телесное и духовное, красота дает целостность переживаниям, ассоциативной деятельности сознания, а не просто является наслаждением того или иного органа чувств человека. Но тем не менее эстетизация прежде всего требует наглядности объекта, то есть восприятия и созерцания телесных форм с помощью органов зрения и слуха.

В силу того, что эстетизация человеческой природы имеет физиологическое основание, первичная красота озаряет в первую очередь телесные формы. Она отражает и пульсирующую жизненность тела, естественность «наготы». Созданные цивилизацией одежды прикрывают непосредственную физическую прелесть человеческого бытия, телесную красоту индивида.

Творцы древнегреческой культуры чувствовали и хорошо понимали и эту глубокую и вечную «языческую» истину. Во времена Фидия и Праксителя существовало эстетическое отношение к могуществу плоти, к атрибутам нагого тела, к гармонической внешности человека. В большом почете были физические упражнения как средство достижения идеала. «В то время как соседние с греками народы,— пишет Тэн в «Философии искусства»,— стыдились появляться обнаженными, греки люби ли, сняв одежды, бороться и бегать. Даже девушки Спарте упражнялись почти нагими».

Эта эпоха эстетизации тела не развратила человека, потому что естественная нагота, подчиненная законам красоты и требованиям обычая, не вызывает сексуальных стремлений. Тогда как утонченная манерная эротичность одежды или полуодежды мужчины и особенно женщины служит источником соблазнов. У Анатоля Франса были основания возвышать попранный христианством идеал языческой наготы тела: «Всякая одежда в конце концов незаслуженный срам и худшее из унижений для цветущей и желанной плоти».