Подводными тропами: шторм

А шторм не утихает. К вечеру ветер от норда 10 баллов, волнение моря 9 баллов. Бодрствуют лишь вахтенные, остальные лежат и «дичают». Физиономии обросли бородами, так как бритье во время качки – прямой шаг к кровопусканию. С горячей водой плохо, с холодной – не лучше. Воду экономят для питья, и умывание здесь считается признаком дурного тона. Исправляя такое положение, корабельный фельдшер Борис Грачев обошел, вернее прополз, через все отсеки и учинил «протирку» внешности всего экипажа ватой, смоченной в спирте.

В этот день нас постигла беда. Уже несколько дней как затосковал Виктор Фомин. Непрерывная качка, вынужденная стесненность в действиях и в передвижении и непривычный подводный паек – много жирного и острого, в основном консервы, – привели к тому, что «притаившаяся» язва желудка снова напомнила о себе. Наши медики Дмитрий Зуихин и Борис Грачев давали ему что-то обезболивающее, но легче ему не стало. Пытаясь найти облегчение, он решил пройтись по качающейся лодке, крен которой доходил уже до 47 градусов. И здесь случилось непредвиденное.

В надводном положении, когда лодка идет под дизелями, очень трудно открывать дверь, ведущую из пятого отсека в четвертый. Дело в том, что дизеля «сосут» воздух не только извне, через особые магистрали, но и изнутри, из пятого отсека, и при этом с такой силой, что переборочная дверь в четвертый отсек приоткрывается с большим усилием, и как только ее отпустишь, молниеносно захлопывается. И вот когда Виктор «выдавил» эту злополучную дверь, лодку неожиданно резко накренило. На металлической палубе, всегда увлажненной нефтью, Фомин поскользнулся, и освобожденная массивная стальная дверь ударила его в лицо. Когда его, окровавленного, принесли во второй отсек, все решили, что произошло непоправимое. К счастью, кости лица оказались неповрежденными и только в нескольких местах была рассечена кожа.

Когда Фомину наложили швы и все немного успокоились за его судьбу, пришла новая тревога. К монотонным глухим ударам волн стали примешиваться какие-то другие звуки. Наиболее четко они раздавались в первом отсеке. Такое впечатление, что прямо над головой в промежутке между прочным и легким корпусами перекатывается металлическое ядро. Что бы это могло быть? Может быть, это вырвало из креплений один из верхних светильников? Этого еще недоставало! Если будет так продолжаться, то мы придем в район исследования без средств подводного освещения.

С неспокойной душой залег я на свой диванчик в кают-компании. Завтра утром должны быть в точке встречи с «Месяцевым». Сегодня он сообщил по радио, что уже ожидает нас, маневрируя в районе намеченной встречи. Его гидроакустические приборы рыбу пока не обнаружили, рыболовный флот из-за шторма ловить не может, и где сейчас рыба, никто из капитанов-рыбаков сообщить не в состоянии. Долго ли продлится непогода? Если рыбу не обнаруживают суда сельдяной флотилии, а их сотни, то наши шансы, по-видимому, вообще сведены к нулю. Что же нам предстоит – проболтаться в бушующем океане три недели и безрезультатно вернуться? Или ждать, пока «Месяцев», собрав сведения рыбаков, укажет нам, куда нырять? Если экспедиция окончится неудачно, то сама идея использования подводной лодки как нового наблюдательного средства может быть скомпрометирована на долгие времена. Этого допустить нельзя.

В шесть утра меня будит второй штурман Максимов. «Северянка» подходит к месту встречи. Верхний вахтенный передал с мостика, что из-за волн и водяной пыли дальше ста метров ничего не разглядеть. По радио просим «Месяцева» указать свои координаты, он где-то рядом с нами, но подходить друг к другу вплотную в этакую погоду чистое безумие, и мы сбавляем ход до малого. Козлов по радио докладывает, что, судя по данным эхолотов, рыбы здесь никакой нет, и он ждет наших указаний.