Предисловие

Любовь — понятие необычайно емкое и многозначное. Любят свое дело, своих товарищей, друзей. Любят близких, семью, детей. Бывает любовь живая и действенная. Бывает и отвлеченная, ни к чему не обязывающая — к человечеству вообще, к природе вообще... В книге болгарского философа К. Василева рассматривается чувство любви женщины и мужчины.

Романисты и поэты, композиторы и художники романтической ориентации возвысили любовь до уровня всемогущей силы, правящей ходом мировой истории. Это, конечно, не так. Но любовь может стать — и надолго — смыслом жизни человека, оттеснить все другие дела. Отсюда непреходящий интерес к природе любовного чувства, стремление понять: что же такое любовь?

Как отвечает этому стремлению имеющаяся литература? Кроме книг о физиологии любви, или, как ныне принято говорить, — сексологии, в библиотеках можно отыскать лишь несколько названий. Блистательное, но относящееся к иной эпохе и среде эссе Стендаля «О любви». Небольшая книга В. Черткова того же названия с подзаголовком «Беседы философа с писателем» (1964). Наконец, в 70-е годы появились работы Ю. Рюрикова, обобщившего проблему в историко-литературном аспекте.

Слишком мало. Правда, в книге В. Черткова, подвергнутой справедливой критике за нарушение должной меры и вкуса в оценке такого тонкого предмета, были указаны некоторые новые проявления любви при социализме, а главное — проблемы любви впервые были поставлены в рамки философских решений. Но это был лишь пунктирный, штриховой подход.

Существует, конечно, безбрежный мир искусства и литературы. Театр, кино, музыка, живопись, скульптура дают нетривиальное понимание любви, непосредственно формируют культуру любовного чувства. Художественная литература, создавая живое, богатое, многостороннее его изображение, предлагает множество мудрых раздумий, глубоких суждений, метких афоризмов, которые — собранные вместе — могли бы составить целые тома.

Необозримо много, но в хрестоматийном виде — разрозненно, несистематично.

Впрочем, нужна ли и возможна ли здесь строгая системность? Чувство любви, столь свободное и столь индивидуальное! Может ли оно стать предметом специального исследования?

Агностицизм объявляет любовь самой таинственной областью человеческих отношений: любовь не терпит прямого света и держится непониманием. Верно, любовь — это тайна. Но это, замечал Маркс, такая тайна отношений человека к человеку, которая находит свое недвусмысленное, решительное, открытое, явное выражение в отношении мужчины и женщины. В мире нет принципиально непознаваемого, и явление любви, конечно, не исключение. Вопрос в том, какому виду знания подвластна сущность этого чувства, каковы пути, способы, методы ее исследования.

Такие научные дисциплины, как физиология, в том числе физиология высшей нервной деятельности, психология, конкретная социология, выявляют материальные основания любви, общественные условия ее возникновения и развития. Но в ее существе частные науки — тем более новорожденная сексология — разобраться не могут. И этому есть причины. Любовь целостна и уникальна в каждом личном проявлении. Отдельные науки, «ухватив» нечто массовидное и повторяющееся в ее физиологии и общественном функционировании, разнимают ее на части и вынуждены пренебречь индивидуальностью любовного чувства, признав его непознаваемым средствами науки. Представить же себе специальную науку о любви— по крайней мере пока — невозможно.

К счастью, наука и познание нетождественны. Существует безграничная, живая область повседневного мышления. Почти каждый человек вносит свое и в чувство любви, и в суждения о ней, причем самое возвышенное, яркое, меткое бережно сохраняется в неисчерпаемой сокровищнице общественного опыта. Повседневные, обыденные чувства, мысли, поступки людей всех эпох и наций, всех классов и сословий, всех профессий и возрастов, испытавших чувство любви, составляют важнейший источник искусства и особенно литературы, которые и вносят в ее понимание системность. Но это системность особого рода. Она выражается не в сентенциях, раздумьях и афоризмах самих по себе, а во взятой в самом широком смысле художественной образности. Образное единство индивидуализированного и типического точно схватывает сложность и многогранность любви, ее трагедии и комедии, взлеты и падения — вплоть до тончайших нюансов любовных переживаний, — а главное, ее значение, ее роль в обществе.

По сравнению с другими сферами человеческой жизни любовь занимает в искусстве господствующее место. Пробным камнем для людей считал любовь Левин в «Анне Карениной» Льва Толстого. Но почему, в каком смысле? Потому, что по отношению мужчины и женщины в любви можно судить об уровне общей культуры человека, как заметил Маркс еще до Толстого. Художественное изображение и выражение любви есть поистине магический кристалл, позволяющий прозревать существенные черты социальной жизни любого времени и народа; отраженным светом проясняется и природа самой любви.

Казалось бы, для познания любви искусства и достаточно. Но образная системность останавливается как раз на подступах к познанию глубинной сущности любви. Обобщения искусства предметны и поэтому первичны. Сохраняя живое — выстраданное — единство с чувством любви, они не могут раскрыть его социальной необходимости, то есть управляющих им законов. Закономерности любви, особенно в эпохи социальных антагонизмов, художественно осмысливаются в облике необоримого рока, тяготеющего над любовью. А если законы явления не установлены, познание его остается принципиально неполным.

Итак, возможности частных наук, обыденного мышления, искусства в познании любви односторонне ограничены. Мысль вычерчивает круг, из которого выхода к сути любви будто не предвидится, и агностицизм, казалось бы, может праздновать победу.

Но круг не замыкается: существует научная философия. Две стороны ее основного вопроса (о первичности материи или сознания и познаваемости мира) составляют центральный пункт идейной мировоззренческой борьбы, достигшей ныне предельного накала. Здесь возможно и необходимо в познавательном и историческом смысле конечное материалистическое решение. Однако суть основного философского вопроса состоит также и в том, как именно, в каких формах, на базе каких наиболее общих законов и принципов должно строиться отношение мышления к миру, чтобы познать и преобразовать его. И поскольку материальный мир изменяется, поскольку общественная практика и познание прогрессируют, поскольку философские законы и категории дополняются и приобретают новое содержание, решение основного вопроса философии приобретает бесконечный вид. Мышление — это не только абстрактное интеллектуальное познание отдельного индивида. Это такая совокупность понятийного и образного, чувств, эмоций, переживаний, волевых движений, которая конкретно выражается в различных формах общественного сознания. Для нас в данном случае важно то, что философский аспект отношения мышления к бытию не исключает, а предполагает чувство любви и любовное отношение как всеобщее активное чувство и отношение.

Научная философия способна и должна обобщить обобщения о любви, включить в свое рассмотрение и опыт обыденной жизни, и результаты частных научных исследований, и открытия художественного воображения, и сентенции беллетристики. Именно научная философия призвана ныне выяснить закономерности любви. На этом пути много нерешенных проблем и насущных вопросов: в чем социальная суть любовного чувства и отношения; что порождает и что разрушает любовь, от чего зависят ее полное развитие или рабская приниженность, расцвет и увядание; как связаны любовь, брак и семья и т.д. Здесь необходимы новые усилия и частных наук, и всей системы философского знания — диалектического и исторического материализма, этики, эстетики, научного атеизма.

Ценность инициативы К. Василева не может быть преувеличена. Его книга является прежде всего своеобразной антологией высказываний о любви известных творцов искусства, философии и науки, политических деятелей, классиков марксизма-ленинизма, которые сопровождаются уместными комментариями. В рассмотрение включены произведения всех видов и родов искусства, особенно художественной литературы — мировой, от Гомера до наших дней, русской и советской — и, что особенно интересно советскому читателю, болгарской литературы. Книга К. Василева представляет на своих страницах мировую духовную культуру в ее крупнейших проявлениях, и уже этот колоссальный труд сам по себе не может не вызвать уважения. Болгарский философ очерчивает обширный комплекс проблем любви: ее социального многообразия, гармонии противоречий, соотношения эмоционального и осознанного, ее эстетического аспекта, идеалов и критериев, счастья и трагедий и пр. Его внимания не избежало даже пользование косметикой, что свидетельствует о стремлении к всестороннему охвату избранного предмета исследования.

Излагать содержание книги — значит обкрадывать читателя. Поэтому, вкратце коснувшись поставленных К. Василевым вопросов, особо остановимся на обойденных: значительные массивы собранного в книге материала не получили должного анализа.

Чувство любви существовало не всегда, оно есть продукт истории. Стендаль назвал его чудом цивилизации. Любовь нерасторжимо связана со становлением человека как личности. Но придя на смену животной привязанности первобытных людей к особи или особям противоположного пола, любовь была куплена дорогой ценой. Начало цивилизации, как писал Ф. Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства», совпадает с первым классовым угнетением и с порабощением женского пола мужским. Рабство и любовь! Несовместимые по сути, они парадоксально слились воедино не только при рабовладении, но и в феодальном, в капиталистическом обществе. В этих условиях любовь — ради своего сохранения — вынуждена была укрываться от контроля. И с самым скромным успехом. В «Страданиях юного Вертера» Гёте или в «Блеске и нищете куртизанок» Бальзака показано, как полное, всезахватывающее чувство молодой любви, осужденное буржуазным общественным мнением, переходит в предельно трагическую фазу. Безвозвратная утрата любимого существа толкает Вертера и прекрасную Эстер к тому, чтобы предпочесть смерть отныне пустой жизни. Но за этим решением стоит не от них зависящий безапелляционный приговор: их конец по существу насильствен.

Для философского подхода важно, что тайна любви имеет отнюдь не возвышенно-небесное, а прозаически-земное происхождение. Подневольная метаморфоза ее превращения в тайную любовь приводит к тому, что, отказываясь понять самое себя, она набрасывает покрывало таинственности и на свою сущность.

В исследовании любви, как и во всяком исследовании, определяющим принципом служит восхождение от абстрактного к конкретному. К. Василев идет этим верным путем, опираясь главным образом на наблюдения и выводы интуитивного характера. Но у него отсутствует постановка проблемы, представляющей наибольшую трудность, — что здесь абстрактно и что конкретно. Выскажем следующую гипотезу: исходно абстрактным для научно-философского подхода является то, что для художественно-реалистического освоения обладает конкретной живой определенностью, — индивидуальное чувство двоих. Это нуждается в пояснении.